Внезапно, без периода предвестников и после бесконечного простоя, я сваяла крошечный фичочок по прожравшей мозг траве (этого не видно на дайри, но очень заметно в других местах). Учитывая, что пробавлялась я долгое-предолгое время одними только переводами, явление фичочка вызвало во мне суетливую радость и много ужаса, что писательские скиллы заржавели напрочь. Но потом я подумала, что раз уж это неприлично короткий текстик, а крамолы или энцы в нем нет, только пара граммов какого-то псевдосимволизма, то и убить меня за него, видно, не убьют. А вновь суметь что-то сваять, пусть даже не имеющее большой ценности, оказалось очень приятно.
Шапка скоро станет объемней текста, так что остановлюсь-ка я.
Название: из всего, что приходит в голову, «Яблоневый сад» логичней всего, но там по существу нет ни яблок, ни сада, так что можно сказать, что названия тоже нет.
Автор: я, и это меня до сих пор поражает
Бета:
[Protege moi]Фэндом: СПН
Рейтинг: PG
Пэйринг: дестиэль, но неявный
Жанр: миниатюрная сопливая фигня или же какая-то околодрама
Саммари: оно в цитате в самом начале, но если честно, это просто реакция отторжения на 7.17, и жажда выкрутить события иначе. В общем, это та-самая-встреча в самых условных декорациях из всех возможных. Условных, я повторюсь. Ничто не прорабатывалось, потому что душа нуждалась не в этом.
Предупреждение: а) нет смысла, потому что не ради смысла писалось
б) так что лучше не ищите
в) обилие патетических фраз и зеро оригинальности – кажется, некоторые обороты зацепились в моих мозгах явно из чужих текстов. Кто узрит явное заимствование - великодушно простите, я не нарочно.)))
Благодарность: отдельная и несомненная безымянной сказочнице с Notemail, которую я и цитирую. Если бы не ее искра, я бы так и не сдвинулась с места и не положила руки на клавиатуру. А мне, я чувствую, это было более чем необходимо.
И я даже не знаю, насколько это уместно к такому недотексту, но прекрасная
Fiabilandia и ее фики вчера явно посодействовали моему вдохновению, поэтому ей тоже большое спасибо.
рискнуть осилить"...И если его не спугнуть и держать до самого конца, то после смерти оно отведёт вас в яблоневый сад, где нет времён года и яблони зацветают утром чтобы к обеду дать прекрасные плоды, которые осыпятся лишь в полночь, и будут вновь цвести утром..."
***
В первый раз - когда он видит впервые, силясь поверить и уложить в голове - это кажется ему чудовищным и непоправимым. На первый взгляд, зарождающий внутри панику, бессилие, бешенство, ярость, жалость, все вместе, в одном туго свернувшемся под ребрами клубке.
Это первые пять секунд, растянувшихся между ударами паникующего сердца - а потом его накрывает облегчением, отдающимся дрожью и слабостью в руках, и Дин грубо бросает не менее оцепеневшему Сэму - "помоги". Он больше не думает об этом. Подумает позже.
Не думает он и в машине, когда молчание повисает вокруг так, будто уши заложило войлоком - ни об увиденном, ни о тревожных колоколах, так неожиданно, среди полного затишья забившихся где-то в его голове, и их оглушительном откровении - смутно складывающемся в предупреждение-приказ "ты нужен", не объясняя, кто, не говоря, зачем и кому. Думать об этом невозможно, но Дин до сих пор еще остро об этом помнит, о нестерпимом, невыразимом ощущении, тянущей его куда-то нити, заставившей вскочить с места, вслепую рвануться к двери, не отвечая на вопросы, не соображая ничего, кроме отчетливой мысли "надо идти". Кроме тревоги, затопившей весь его мир. Невидимой нити, вшитой где-то в центр груди. Или левее, между жил и трепещущих мышечных волокон, насквозь. Вектор, который увлекал его, притяжение, ведущее и указующее путь.
Кастиэля они находят на пустыре, который выглядит так, точно несколько часов здесь бушевало пламя под стать адовому, и Дин первым валится на колени на обугленную землю, покрытую слоем пепла, дыша, как загнанный зверь, потому что сорвался на бег, едва предчувствие переросло в уверенность, и зрение выхватило одинокую фигуру среди смеси черного и пепельного. Позже он подумает, что бежал не потому, что его потянуло силой, нет. Но страх пополам с надеждой - это уже не хрупкая неназванная нить, а прочный канат, которому нет смысла сопротивляться.
Кас не говорит ничего. Тогда он молчал, уронив голову на грудь, пока Дин не заставил его поднять лицо - только едва вздрогнул от прикосновения, и все. Он не говорит и в машине, но каким-то образом поверх ровного ворчания мотора Дину слышно его неровное дыхание, и облегчение приходит, снова и снова, как морская волна на берег, омывая, смывая, успокаивая.
Только та первая мысль, как коряга, глубоко увязшая в белом песке, никуда не может быть смыта, и когда Дин обретает способность думать, он понимает, почему нет. Простое осознание того, что никто во всем мире не смотрел на него взглядом более ясным, более пронзительным и чистым, чем ангел Господень Кастиэль, заставляет его до боли стискивать пальцы на руле.
Люди не смотрят так. У людей не скрыто во взгляде невозможное небесное сияние.
Когда Кас, послушный, почти безвольный, запрокидывает лицо к небу, выжженные провалы его глазниц - как удар, от которого хочется сложиться пополам, стиснуть кулаки до хруста - от ощущения жуткой несправедливости. Но это ощущение нестерпимо только в первые мгновения. Кажется, с увиденным нельзя примириться, но это не так, - слова всплывают мельком, смазанные, полные подсознательного, не выпущенного на волю даже мысленно, страха - "смертный приговор".
С последним Дин уже смирился, сможет и с тем, как тонкая сеть лучиков-морщинок и мелкие пятнышки ожогов окружают пустоту на месте, где когда-то он мог (так часто - замирая внутренне) видеть доказательство того, что лучезарные ангелы Божьи ходят по земле - и глядят пытливо, прямо в покрытую невидимыми шрамами человеческую душу.
Кас молчит, словно и нет его. Как не было долгие месяцы, когда все, что Дин чувствовал, мешалось на языке горечью и пеплом, а потрепанный тренч с пятнами неотмытой крови лежал свернутым в багажниках стольких машин. Дин хотел бы его вернуть - и он никогда этого от себя не скрывал - а теперь думает, что неважно, потому что какой в этом смысл?
Сэм рядом умудряется излучать в тишине волнение, тревогу, тысячу немых вопросов, но вслух не произносит ничего, и за это невозможно не быть благодарным.
***
...И молчит, и продолжает молчать, пока они вдвоем возятся с ним, отмывая, укладывая. Словно не он, словно бы не звал, не просил помощи. И Дин не может найти в себе сил первым сказать что-либо, но они уже в мотеле, и чистая полоса бинта, символическая повязка, выделяется вызывающей белизной на фоне кожи, на которой пепел оставил серый налет, и Дину становится еще чуть легче дышать. Умница-младший испаряется "за лекарствами", хотя обожженные глазницы Кастиэля не кровоточат, а ущерба никакими не менее символическими мазями не исправишь. Все ты знаешь, Сэмми. Все.
Кас наконец возится чуть заметно, он словно боится привлечь к себе внимание, и это смутно намеченное движение и легкий хруст простыни внезапно порождают новый страх, не один, несколько их разновидностей, прошивающих ледяными иглами "а что, если...?".
- Ты...не можешь говорить? - не своим голосом уточняет Дин, почти веря, что это так и есть, что не только глаза, но и - голос, разум, память, он боится назвать и выбрать, что еще. И ответа почти не ждет, с перехваченным горлом. Слишком много надежды - думать, что вернули, пусть и искалеченным, потому что, может, и не возвращали вовсе. Высшие силы, кем бы они ни являлись, любят зло шутить.
Но ангел (или кто же он теперь?) все же отвечает - в отличии от динова, своим голосом, который тоже будто бы обожжен и царапается, надтреснут, но окрашен теми же неизбывными глубокими, резонантными нотками.
- Могу.
И облегчение опять - как теплая морская волна, соленая, и Дин торопливо смаргивает брызнувшую в глаза влагу, гоня прочь тысячу других вопросов, из которых самый страшный "ты все помнишь?". Потому что ведь и он тоже все помнит.
Кас снова возится, и снова развеивает его сомнения.
- Ты ненавидишь меня, Дин. - говорит он глухо, утверждая, потому что иного не ждет. И доля истины в этом, наверное, все-таки прячется - ведь никуда не делось все то горькое, непогребенное, невысказанное и неуслышанное. Скорбный, глупый ангел, наверное, ожидает, что раз его нашли и подобрали, то теперь первым делом заставят расплачиваться, и Дин отчетливо видит, что он полностью готов к...чему? Что ему говорить сейчас? Обвинять, напоминать, произносить "я тебя предупреждал", требовать все наладить, втаптывать то, что осталось, в грязь и ненавидеть, зная, что - ведь все примет? Примет, только плечи (есть ли там еще крылья?) наверняка ссутулятся еще сильнее, а смотреть прямо, с вскинутым подбородком Кас уже, видно разучился - только вниз, где-то себе на руки, неподвижные на одеяле.
Только он и смотреть не может, остро вспоминает Дин, забывшись взглядом на свежей белой повязке, и неожиданно для себя говорит, улавливая, что молчит так долго, что это невозможно не принять, как согласие.
- Я не...ненавижу тебя, Кас.
А запинается, потому что понятие "ненависть" в одном предложении с Кастиэлем - на самом деле то, что никогда по-настоящему бы в его голове не уложилось.
Если незрячие могут сверлить отсутствующим взглядом - ангел делает это; вскидывает голову, напряженно поворачивая точно осветившееся суровым, внутренним светом лицо к Дину, и пронизывает насквозь, прежде чем напомнить хрипло, шершаво и веско.
- То, что я натворил, не может быть...
- Заткнись. Вот просто заткнись, а? - устало просит, обрывая продолжение, Дин, на которого наваливается усталость после напряжения, неожиданная и незваная сейчас, в этом подвешенном, не-совсем-настоящем промежутке. Он гонит ее, стискивая губы, и ему в который раз кажется, что знакомые черты и голос ему снятся - ведь снились же, и не раз. Но в снах Кастиэль всегда смотрел пронзительно и ясно, топя в берлинской лазури своего нездешнего взгляда. Закрывающей глаза повязки не было, и это - лишнее доказательство, якорь с реальностью.
Кас послушно затыкается на полуслове, полураскрыв потрескавшиеся губы, а затем опять упрямо пригвождает отсутствующий взгляд к одеялу. Говорит вслед тихо.
- Что ты сделаешь со мной, Дин?
Дин не знает, и честно, угрюмо и искренне говорит.
- Не знаю.
И быстро присовокупляет потом, словно чего-то устыдившись.
- Можно как-то...помочь? Ну, все...поправить? С твоими глазами?
За этим прячется и растерянность, и слабая, упрямая, присущая винчестерской натуре надежда на еще какое-нибудь чудо, и нежелание озвучить прямо то, что с Касом случилось. Ангел отзывается эхом.
- Не знаю.
Горячая морская соль вновь на миг все затапливает, и Дин очень сердито и быстро, украдкой, словно бы Кас может увидеть, проводит тыльной стороной ладони по глазам, и этот жест, которого ангел никак не может заметить или уловить, словно бы служит знаком для Кастиэля, который начинает целенаправленно выпутываться из-под одеяла.
- Эй, ты чего? - удивленно спрашивает Дин, и получает в ответ сжатые плотно, сурово губы, еще один емкий взгляд-которого-нет. - Ты куда?
- Мне лучше уйти, Дин. Мне не стоит здесь находиться. Мне нельзя, не должно...
Кас выпутывается, неуклюжий, в движениях его явная нехватка координации, и он продолжает говорить, быстро и сбивчиво - всякое, про "обузу", "вину", "искупление", про "опасность" и "справедливую расплату", что-то про возможность все исправить, или, по крайней мере, не тревожить Дина больше, и поскольку не умолкает ни на одно мгновение, изливая все это, становится ясно, как долго эти слова копились. Какая на нем лежит чудовищная, неподъемная вина. Всего проблеск ее заставляет Дина порывисто подняться, и обеими руками на плечах угомонить Каса - а утихает тот от прикосновения сразу же, словно бы только с этого мгновения может - поверить.
- Никуда ты не пойдешь. - приказывает Дин, и сам наконец верит в это. Не в то, что простил или забыл, или перешагнул. Пока только в то, что принял. - Ты останешься здесь, слышишь ты? С нами. Как-нибудь придумаем, что сделать.
Сэма он включает это "с нами" автоматически, и запоздало понимает, что ошибки не сделал.
Ангел, в свою очередь, обмякает, и, кажется, что он под повязкой с невыразимым облегчением прикрывает глаза, хоть и не может это сделать, а руки Дина по-прежнему у него на плечах. Словно бы удерживают. Возможно, пришла очередь Винчестера крепко держать ангела Господня Кастиэля.
- Ты не должен прощать. - говорит после молчания Кас, хрипло, тихо и твердо. Даже с вызовом.
И Дин думает, "да, возможно, не должен".
И ему кажется, что это просто чистое винчестерское упрямство, акт противоречия - когда он притягивает Кастиэля грубовато, крепко и близко, зная и про надлом, который скрыт под этой искалеченной оболочкой, и про собственный темный клубок сомнений, страхов и горьких воспоминаний. Когда обнимает, позволяя спрятать лицо на плече, и в памяти всплывают смутные, невесть когда услышанные слова.
"Ко всем однажды приходит безглазое счастье. Обнимает и держит оно каждого столько, сколько ему позволят..."
И понимает, что, наверное, главное не глаза, главное - после смерти найти свой яблоневый сад.
Когда открывается скрипучая дверь, и тихонько, на цыпочках входит младший с пакетом из аптеки, Кас тихо лежит в кровати, а Дин буднично роется в сумке, и спрашивает легко и невпопад.
- Будешь яблоко, Сэмми?..
fin
насколько Кас ангел, и ангел ли он вообще он исцелял прикосновением, он перемещался, он сжег кучу демонов - он явно все еще насколько-то ангел.
тому же, такое чувство вины, как у него - а оно и впрямь неподъемное, и он не ищет оправданий он не ищет, верно - он переходит сразу к делу - исправляет то, что натворил. Сэма уже исправил - на очереди Левиафаны. Дин - Дин из 7 сезона, может творить все, что угодно, но Кас знает, что надо делать, и со всем справится.
Кажется, я стала просто офигительно оптимистична.
Вот и я думаю, что прямо очень.))) Это хорошо. А я... I have no faith.
исправляет то, что натворил
Уж поверьте. В своих глазах Кас, несмотря на то, что он сделает или не сделает, никогда не будет оправдан. Он пол-Рая перебил. Множество людей. Он не может вернуться домой. Это никак не загладить. И хуже всего - Дин, Дин его не простил и обратно не принял, ну блин, пока я это не увижу, я не буду спокойна за Каса.
нет, нет, нет - вот уж кто должен был вести себя по-другому.
Именно. О да, Дину я оправданий уже не ищу.
Хотелось почитать что-нибудь новое? Что-нибудь написанное от души, а не путем выдалбливания слов силой? Хотелось погрузиться в мир чувств и эмоций?
Я люблю читать, и люблю читать тексты, в которых есть чувства. И чем больше в тексте чувств, чем больше автор вложил свою душу, тем это ощутимее в тексте! Вероятно, у меня слишком тонкая душа, и поэтому я увидел в этом рассказе столько живых слов, столько говорящих мыслей, столько... столько души автора! Она практически сияет в каждой строчке, и если читать без задних мыслей, то можно услышать музыку, исходящую от слов! Этот рассказ в прямом смысле выпивается как бокал вина под звуки скрипки, и именно поэтому волна ощущений накрывает с головой. Хотелось услышать грустную мелодию, робко, застенчиво звучащую среди великого множества других песен? Далеко ходить не надо. Вот она! В этом тексте.
Я прочитал этот текст уже три раза, и каждый раз получаю удовольствие. Поэтому, рекомендую всем почувствовать и показать, с разрешения автора, этот рассказ другим ценителям прекрасной, незабываемой игры чувств!
Такое ощущение, что вот оно, правильное и не сопливое развитие событий. (хотя пусть все же Кас остается зрячим, конечно)).
Ааа, так вот как все это отозвалось! Замечательный фик. Только сейчас догадалась заглянуть в теги, когда вы сказали о переводах.
*краснеет, что-то мямлит и забивается в угол*
Ар, да, это была такая нота протеста в стиле "а сейчас Дин сделает все то, что я бы сделала на его месте".) Вхарактерность плачет кровавыми слезами, но так было нужно, ну так.))
напомнило, что я должна еще один фичочек допилить уже по этой же траве, о даправильное и не сопливое развитие событий
Ой, по-моему, там таки есть если не эти самые в сиропе, то излишняя пафосность точно, но иного стиля у меня как-то не выработалось.) Я тот еще любитель драмы.))
И да, конечно, для меня было крайне печально именно на глазах остановить выбор, но просто - в сериале стоял вопрос памяти, а у меня же нота протеста.) К тому же, я смутно подозреваю, что только видя Каса явственно и четко наказанным (не абстрактным каким-то хиппарским безумием), а именно конкретно, незамысловато и жутко ослепленным - могло вызвать у Дина так трудно из него выдираемое желание откомфортить уже наконец, а не начать пинать и укорять с ходу.) И к тому же, дает возможность сделать вот такой корявый диалог, основанный не на "ты, гад, передо мной сто раз виноват" - а на понимании, что вот все. Вот Дин опять отвечает за ангела. Как-то так...)
Ар, да, это была такая нота протеста в стиле "а сейчас Дин сделает все то, что я бы сделала на его месте".)
это понятно, просто я вдумалась и поняла, что такую версию нахожу правильной и убедительной )
К тому же, я смутно подозреваю, что только видя Каса явственно и четко наказанным - могло вызвать у Дина так трудно из него выдираемое желание откомфортить уже наконец, а не начать пинать и укорять с ходу.)
Да, вероятно.
Мне оказалось близко, что фокус здесь на том, чтобы успокоить и дать почувствовать поддержку, как бы пожалеть даже помимо воли (а как по-другому?..), а не на том, что "Кас невиноваттт" и "проститьегонесходясместа". Как-то слишком часто отмахиваются от того, что Кас по шею в крови, что он, в общем-то, не овечка, и у Дина все основания точить на него огромный зуб. Мне не по себе, когда легким росчерком пера списывают со счета, сколько Кас угробил народу что на небесах, что на земле.
А здесь соблюден, как мне кажется, правильный баланс между сочувствием и всем остальным.
*снова смущается, краснеет и ползет в угол* Спасибо.) Мне правда, очень, очень приятно.)
Как-то слишком часто отмахиваются от того, что Кас по шею в крови, что он, в общем-то, не овечка, и у Дина все основания точить на него огромный зуб. Мне не по себе, когда легким росчерком пера списывают со счета, сколько Кас угробил народу что на небесах, что на земле.
В общем, согласна, конечно. Не то, чтобы он этого не делал, и в самом деле, просто нивелировать все сделанное им нельзя, но. Когда я думаю об этом (и особенно о том, что Дин-де не должен как раз по этой причине его прощать) - я неизбежно вспоминаю, что Дин тоже отнюдь не праведник, несмотря на то, что таковым его позиционируют. Что Дин убивает с малых лет. Да, нечисть, но он убивал и людей, или люди гибли из-за него, и не во всех без исключения случаях жертвы были виновны. Даже те, что относились к нечисти. И, конечно же, нельзя забывать про бытность Дина палачом в Аду, за что его все (включая ангела) жалеют и комфортят. Кас же тоже наказывал только виновных (исключая ангелов, но ведь когда он убивал ангелов просто на войне с Рафаилом, или во время возни с Апокалипсисом, это подавалось как "все ок"). То есть, получаются такие изрядно двойные стандарты непосредственно в самом СПНе, но и несколько вне его - тоже, потому что да, Кас виноват, но Дин не настолько праведен и невинен, чтобы по этому поводу на него что-либо точить вне личных разборок типа "ты меня предал". Кастиэль был фактически невменяем на тот момент, и именно потому списывание со счетов имеет кое-какой смысл.
А здесь соблюден, как мне кажется, правильный баланс между сочувствием и всем остальным.
Вот этого мне очень хотелось, да. Потому что как ни пригибай Дина к тому, чтобы он комфортил, он в один миг не сможет закрыть глаза, простить, забыть, пойти дальше. Вот никак. Это долгий, муторный процесс. Все, чего мне хотелось - просто чтобы он дал Касу понять, что его не выкинули, не возненавидели, не забили на него окончательно болт. Принять его. А прощать, не прощать, читать морали, что там еще делать - это уже после. Главное - дать ему опору, осознание, что он все еще "свой". Пока Дин это не сделал в 7х23, я просто на части готова его была уже порвать за то, что он отказывал Кастиэлю именно в этом, и отталкивал уже как-то из чистой вредности.
Тут полностью согласна. Действительно, сама все время забываю, чем Дин там занимался на нижних этажах.
Кас, правда, и много невиновных загреб за компанию, но в остальном ППКС.