it's in a special way we fuck.
Needin' to be refilled, reset, remade.
Well, and this one I cherish the most ^_^. Кто говорил, что фиков по старовавилонскому эпосу не бывает? Бывают, и еще какие. Из троих мной найденных этот - лучший. Пожалуй, никогда еще я не была так довольна переводом; обычно английский текст немного сопротивляется, приходится его подламывать кое где, менять фразы, подбирать слова, и все равно упускаешь долю прелести, которая прячется в мелочах. А этот буквально перетекал в русский - до того мастерски написан. Может, ему и надо вычитку, но я считаю - он и переведенный читается не хуже оригинала.
Слэш канонический, ОТП в наличии (Гильгамеш/Энкиду), рейтинг PG-13, в кои веки мне действительно не хочется оформлять шапку по правилам. =__=
Оригинал здесь.
В доме пыли
Когда лекари начинают перехватывать взгляды друг друга и шептаться, Гильгамеш уже знает, что он умрет. Слугам он говорит, что желает, чтобы его отнесли на крышу дворца. Врачевателям это не нравится, но Гильгамеш, даже слишком слабый для того, чтобы стоять – все равно король.
Сейчас жарко, едва за полдень, и он ощущает запах пота, струящийся по телам рабов, которые обмахивают его, и держат зонты, защищающие от солнца. Дышать тяжело, и город внизу застыл, оцепенел. Лучше было бы подождать заката, но он хотел видеть эти стены.
Он сам построил их вокруг Урука. Они толще роста двух мужей, и выше, чем пальмовое дерево. Три года нужно было для того, чтобы возвести их, и над этим работала половина всех мужчин в городе. Под конец сокровищница была пуста, а народ не мог уже выносить налогов. Гильгамеш помнит, как спрашивал у главного зодчего, не из золота ли делали кирпичи.
Самый первый кирпич он положил сам, чтобы умилостивить богов. Глина в его руке была твердая и тяжелая, но когда он положил его на землю – кирпич показался хрупким и маленьким. Тогда он задумался о войне, о том, как легко убить человека. Глина, как и плоть, слишком слаба для возложенных на нее заданий.
Сколько же кирпичей сейчас в этих стенах? Должны быть записи. Множество их, в которых было такое-то количество кирпичей за такой-то месяц, сделанных таким-то человеком. Но Гильгамеш сомневается, что их все было сосчитано. Эти стены больше того, что можно нацарапать на табличке. И каждый кирпич в них обозначен его именем.
Он надеялся, после утраты цветка бессмертия, который держал в руках, что сможет жить вечно хотя бы благодаря этим стенам. Его имя будут произносить, время, когда он правил, будут помнить, пока существует город. Но что такое города, что такое стены без смертных – они обречены так же, как и руки, что их возводили. В своих путешествиях он видел бесформенные холмы, которые однажды были дворцами. Их забытые короли безымянны среди мертвых.
Далеко за стенами Гильгамеш может видеть стайку газелей на склоне холма. Звери живут, не зная ничего, и умирают без страха. Человек может завидовать им.
***
Когда он был ребенком, ему нравилось наблюдать за своей матерью, богиней Нинсун, которая читала. Просители слали ей письма, полные просьб и восхвалений. Иногда она читала какое-нибудь из них, давая голос странным отметинам, которые выглядели как следы птичьих лапок. Большинство писем приходило от пастухов, которые просили, чтобы приплод был здоровым, и среди стад не было мора. Гильгамешу нравилось представлять путешествие слов от беззубого рта какого-то пастуха к умелым пальцам писца, затем к жрице, и к самой богине. Слова в глине путешествуют дальше, чем большинство людей.
Иногда Нинсун сама писала письма. Письма к его отцу – не к божественному отцу Лугальбанде, ее мужу, но к другому его отцу. Гильгамеш знал только его имя – Намтар.
Что она писала – он не знал. Она не читала этих писем вслух, но позволяла ему наблюдать, как стило вдавливается в мягкую глину. Слова распускались под ее рукой, точно цветы.
Когда письмо было завершено, она сушила его на солнце. А затем разбивала в мелкие куски, и превращала в пыль пестиком, заставляя свои руки служить ей. Потом она хоронила пыль.
К тому времени, когда Гильгамеш понял, что Намтар был в мире мертвых, он был уже в том возрасте, когда должен был проводить свои дни с воинами. И если его мать еще писала письма, он никогда не видел их.
***
Поначалу Энкиду часто горевал от одиночества, тоскуя по своим газелям. Во время охоты с Гильгамешем он швырял порой свой лук, стрелы, длинное копье и кинжал, и звал своих жертв. Это были жуткие крики, рычание, зов, который мешался со слогами новых слов. Любой зверь убегал в ужасе, и на тот день охота заканчивалась.
- Я мог с ними разговаривать когда-то, - сказал Энкиду. – Правда мог. Они были моей семьей, моими друзьями. А затем я променял их на городскую шлюху. Краска, благовония и слова любви. У животных больше здравого смысла.
- Но ты живешь в городе сейчас. – отвечал Гильгамеш. – С королем.
Разве этого недостаточно? – хотел он спросить, но не сделал этого. Разве не лучше быть со мной, чем в дикой глуши?
***
В мире мертвых нечего есть, кроме пыли, и нечего пить, кроме пыли.
Если письма Нинсун приходили к Намтару, они были всего лишь пылью, которая наполняла его пересохший рот.
После того, как Энкиду умер, Гильгамеш разговаривал с ним порой, словно он все еще был рядом. В постели, зарываясь лицом в подушку, он шепотом обращался к нему.
Но писем не писал.
***
Одной ночью во времена их юности, после того, как скорбь Энкиду утихла, Гильгамеш спросил его, в чем разница между зверями и людьми.
- Глина, - отвечал Энкиду.
Гильгамеш поразмыслил над этим, поглаживая руку Энкиду, а затем спросил. – Что ты имеешь ввиду?
- Вы строите – мы строим – дома и города из глиняных кирпичей. Животные спят там, где их застанет ночь и усталость. Мы оставляем слова на глине, и храним их. А когда разговаривают животные – ветер уносит их слова прочь.
Годами позже, когда Энкиду был уже заключен в свою гробницу, а Гильгамеш блуждал, забросив себя, в глуши, он думал о том, что говоря «глина», Энкиду мог бы сказать и «страдание». Ни один человек не строит стену, если у него нет врагов. Ни один человек не пишет писем, если тот, к кому он обращается, не покинул его.
***
Никто, даже самые старые люди во времена юношества Гильгамеша не могли вспомнить времени до того, как появилась письменность.
Нинсун, конечно же, могла, но когда он спросил у нее, она лишь улыбнулась снисходительно, словно мать, наслаждающаяся лепетом ребенка.
- Ты мог бы спросить в равной мере и о том времени, когда люди ходили нагими, и ели сырое мясо. – отвечала она. – Ничто из тех дней не стоит памяти.
***
Впервые, когда Гильгамеш лег с Энкиду, это было как путешествие открытыми просторами страны. С женщиной все было так же просто, как дорога из Урука в Вавилон. А им понадобились догадки, удача, и – наверное – благословление какого-нибудь бога.
После, улыбаясь, Энкиду произнес:
- То, что мы сделали, было новым.
- Достаточно новым, - ответил Гильгамеш. Вкус семени Энкиду оставался в его рту, тяжелый и странный. Ему хотелось смыть его вином, но он не желал оставлять Энкиду, чтобы найти кувшин. – Новым для нас. Не думаю, что мы первые в мире додумались до такого.
- Я не думал – до тебя.
- Ты был с газелями. Дикарь.
Он зарылся пальцами в длинные волосы Энкиду, и поцеловал его.
- Городской мальчишка, - Энкиду провел языком по его шее, огладил ладонью бедро, а затем они провели еще много времени вместе на широком ложе.
- Не так и плохо в городе, - прошептал Энкиду, влажными губами касаясь уха Гильгамеша. – Мне нравится пиво. И это.
***
До прошлой зимы, когда он стал слишком болен для того, чтобы ходить, Гильгамеш часто навещал гробницу Энкиду. Он приносил в жертву мед и сладкое молоко, а затем садился и погружался в воспоминания, в тишине, когда королевские дела не мешали ему.
Это была прекрасная гробница, построенная едва ли не лучше, чем сам дворец. Только статуя все портила. Она была прекрасной, с золотой кожей и лазурными глазами, но лицо было совсем неудачным. Слишком холодным и отстраненным, словно бы божественным. Скульптор никогда не видел Энкиду живым.
Гильгамеш смотрел на нее как можно реже. Она омрачала образ истинного лица Энкиду в его памяти. Вместо этого он касался пальцами знаков, составлявших имя Энкиду, высеченных на двери.
Эн-ки-ду.
Гильгамеш никогда не нуждался в чтении – зачем еще нужны специально обученные люди? – но эти три знака он знал напамять, сердцем.
***
Город просыпается далеко за полдень, поднимая шум и пыль. Из-за нее Гильгамеша мучит кашель, и он велит возвращаться обратно в дворец. Отдает приказ принести вино, бульон и лампы, чтобы было видно расписанные стены и украшения. Совсем скоро он будет в стране мертвых, тоскуя за светом.
Прошлой ночью он видел сон об этом. Он будет судьей в загробном мире – так обещал великий Ану. И Энкиду ждет его. Они будут есть пыль вместе.
Вечно живые боги едят мед в цветущих садах. Гильгамеш видел их, когда обошел всю землю в поисках бессмертья. Но мед без Энкиду был бы для него горше пыли.
У женщины, которая приносит вино, лицо залито слезами. Кажется, он однажды был с ней. Это было давно, но она плачет, а ведь он еще даже не умер.
- Не печалься, девочка, - говорит он. Он не помнит ее имени. – Ничто в этом мире не вечно. Даже короли.
Короли – глина, а затем пыль. И так же – города.
Таблички для письма тоже превращаются в пыль. Но слова на глине можно переписать, снова и снова, продляя память.
Мертвые могут разговаривать глиняными голосами.
- Принеси мне стило, - говорит король Гильгамеш. Он увидит эту историю записанной перед смертью.
(с) KindKit
Во мне проснулся мой неподконтрольный переводчик, ибо воистену. И я дала ему волю, учитывая размер текстов - такое мини после Фолла идет играючи. Зато удовольстия получила просто море, и еще немножко - во первых, несложно, во вторых - на волне энтузиазма.
И все пиратское. =_= Испрошу разрешения позже.
Фэндом: Fate, фиков по фэндому два, оба - Лансер/Базетт, оба с детским рейтингом, на оба нету шапки и влом писать. Все равно тут поклонников нет.)
Одна сплошная флаффоромантика: первый с драмой, второй аддоном как анекдот из жизни Мастера со Слугой. Моменты, где прелесть в интонациях и акценте пыталась спасти, кое-где спасла. Ых.
Зов Морриган
читать
Держа свернутым в руке журнал еженедельных комиксов, Лансер задумчиво вздохнул – в третий уже раз, словно бы был стариком. Затем тряхнул головой, и принялся за следующую страницу. Всегда было забавно читать, как, по мнению людей, должна выглядеть битва – с его точки взгляда, его, кто сам бывал в бессчетных сражениях – выигрывая их все, помимо одной – битвы против Смерти.
Перед ней каждый проиграет.
А он сейчас тоже находился в очередном сражении – пытался продлить свое существование в этом мире – грязном мире с несовершенным солнцем. Он знал, что выглядит бледным и утомленным. Приходилось есть очень много, и спать как можно дольше, чтобы сберечь ту малую толику энергии, что это ему приносило.
Зачем, зачем, зачем? Зачем этот Пёс, человек, которому вторая жизнь была без надобности, так пытался остаться здесь?
«…Лансер?»
Вот зачем.
Он поднял голову, снизу вверх глядя на своего Мастера, и по-детски улыбнулся ей.
«Приве-ет!» - сообщил он, помахав свободной рукой, и удобней сел, чтобы видеть ее. – «Что случилось, мисси?»
«Ничего. Просто хотела посмотреть, чем это ты занят.» - колеблясь, ответила она, и даже беззаботный Лансер это легко заметил.
«Твое лицо для меня, что открытая книга. Скажи лучше, что не так?» - задорно ответил он, ладонью похлопав по свободному месту рядом с собой.
«Мое лицо тебе не книга!» - возразила она, чуть покраснев. Для него оно и впрямь таковым было – почему-то Лансер легко мог прочесть все, что хотел. А вот другие люди считали ее весьма скрытной.
Он неизменно называл таких дураками.
Несмотря на довольно резкое возражение, она все же подошла ближе, и села рядом, выпрямившись – Лансер же напротив, расслабился, точно тряпичная кукла.
«Опять читаешь комиксы?» - спросила неожиданно Базетт.
«Ага…»
«Они вредны для мозга – ничему не учат.»
«Ой нетушки! Я теперь никогда не попаду в твой колледж!» - он почти глаза закатил, и зашвырнул книгу комиксов в другой конец комнаты.
И снова долгая пауза. Лансер…будучи Лансером, конечно, взял инициативу на себя, хотя особо изобретательным себя сейчас не чувствовал.
«Ладно-ладненько, мисси, о чем ты хотела поболтать?»
«Мисси, а? Совсем как мой отец говорил.»
«…Ты меня обидела. Я же привлекательней, чем твой папочка.»
«Лансер, ты озабочен…» - левое веко Базетт дернулось.
«Ха! Ну ладно. Что не так, Баззи?»
«Баззи?!»
«Не? Ну тогда Зетти?»
«Лансер!»
«Можешь звать меня Куку!»
«Ты же сам себя обижаешь.» - усмехнулась Базетт, пока Лансер соображал, что звучало прозвище действительно не слишком. Он скорчил гримаску и тряхнул головой – только его Мастер могла так ответить; она была вежлива настолько, чтобы указать ему на промашку, хотя кто-либо другой за его спиной вволю посмеялся бы.
«Лансер…?»
«А?»
«Что с тобой не так?»
«Ну, знаешь ли, у меня синие волосы и красные глаза, когда мне полагается быть рыжим и синеглазым. Вот это со мной точно не так.» - пошутил Лансер весело, однако смешок его утих сам по себе при виде серьезного лица Базетт. Да, пожалуй, не время было для шуточек.
«Ты выглядишь…как бы верней сказать? Не могу подобрать правильное слово – каким-то печальным?»
«Печальным? А выгляжу я так привлекательно?»
«Лансер, ты говоришь, как эгоцентрист.» - Базетт легонько толкнула его в плечо, и Лансер в ответ запрокинул голову и вздохнул.
«Вот! Ты вздыхаешь…! Японцы говорят – если будешь много вздыхать, тебя покинет удача.»
«Э…ты разве не знала, у меня удача Е-ранга.»
И опять неловкая пауза. Внезапно забили часы – громко, ошарашив обоих. ДИНГ-ДОНГ, ДИНГ-ДОНГ —
«Эй – ты меня обнимаешь!» - заявил весьма удивленный Лансер.
«А?...ох…э-э…»
Едва не упав, она отшатнулась, словно прикоснулась к огню. Внезапный бой часов и впрямь испугал ее так, что она прижалась к нему. И конечно, Лансер совершенно не был против – только широко усмехнулся.
«О? И все, так мало?»
«Хмпф!»
«Знаешь, мы не обнимались раньше.» - неожиданно задумчиво заметил Лансер.
«Наверняка.» - кашлянула Базетт.
«Нет, тот случай с прыжком с крыши не в счет - без моей руки выжить тебе было бы сложновато.» - заметил деловито Лансер, и Базетт смогла подумать только – туше.
«И постель мы никогда не делили.»
«Что?!»
«Боже, да я не имел ввиду любиться.»
«У тебя слово «постель» в разговорах всплывает, только если ты об этом…занятии ведешь речь». – опять кашлянула Базетт, краснея. Лансер лбом уткнулся в сгиб локтя, и засмеялся. И что это она вдруг стала такой вежливой с ним? Ему нравилось.
«А еще – у нас никогда не было разговора по душам!»
«По душам…?»
Лансер внезапно схватил ее ладони в свои, сжав их так, словно собирался сделать ей предложение. От этой мысли у Базетт закружилась голова – ей едва не примерещились сияющие искорки в его глазах.
«А что творится в твоем сердечке, Мастер?» - с подлинно актерской страстью произнес он, но на наивной в романтике Базетт это сработало как следует.
«А…ах…АХ-КЬЯ!» - она дернулась назад, вырывая руки, и едва не пнула Лансера по ходу. Следующие несколько минут он покатывался со смеху.
«Это…это что был за вскрик? Ах-кья - !» - передразнил он ее фальцетом.
«Заткнись, Лансер». – сообщила она, уже взяв себя в руки.
«Эй…»
Голос его был тихим и мягким, Базетт даже вздрогнула – словно он собирался поделиться каким-то секретом. Она наклонилась поближе, и – Лансер прищемил ей щеки пальцами, и заулыбался.
«Поймал тебя!»
Рыжеволосая вспыхнула вновь, пытаясь влепить ему за это пощечину, но слабый смешок Лансера заставил ее остановиться.
«Да что же случилось?» - на этот раз голос ее был полон беспокойства.
«А? Нет, ничего, я просто проголодался!» - солгал он. Это давалось ему с тяжелым сердцем – ложь Лансер ненавидел, но не посмел бы сказать Мастеру правду. Он проигрывал еще одну битву против Судьбы.
«Да ты же недавно ел! Обжорливый Пёс!» - настала ее очередь шутить, но нервозности это не убавило.
«Да, верно!» - кивнул он согласно, и поспешно отодвинулся, чтобы затем подняться и уйти.
Его опечаленного лица она не увидела.
ххх
ДИНГ-ДОНГ. ДИНГ-ДОНГ. ДИНГ — ДИНГ. ДОНГ. ДИНГ. — ДОНГ. ДИНГ. ДИНГ-ДОНГ.
Полночь.
Этот мужчина…эта женщина…
Они оба не спали еще.
«Что это ты делаешь? Милой девушке вроде тебя нужно давать своей красоте отдыхать!» - воскликнул Лансер, роняя чизбургер при виде Базетт у двери. Он очень хотел заставить ее лечь снова – сегодня была его последняя ночь, и он знал это. Не было нужды видеть ее на прощание.
Если они не скажут друг другу «прощай»…то и настоящим прощанием это не будет.
«Ты меня так ненавидишь?» - спросила она, не давая вытолкать себя за дверь. Лансер чуть с ног не свалился, слыша это. Он яростно замотал головой, одновременно махая руками, чтобы усилить отрицание такого факта. Выглядело это, впрочем, так, словно он совершил убийство – до того виноватым было его лицо. Уголки губ Базетт дернулись, но вместо улыбки вышла гримаса – он совершенно точно что-то скрывал.
«Нет-нет-нет-нет! Вовсе нет! Нет…» - сообщил, отводя взгляд, Лансер. – «Да, именно…я тебя совсем-совсем не ненавижу».
«Ты расстроен?»
«Ха-ха…да. Нет, правда. Иди спать, мисси.»
Базетт пристально посмотрела на него – так, что Лансер почесал затылок с дурашливым видом, и позволил ей войти. В конце-концов, это же был ее дом. Он являлся чем-то вроде нахлебника – даже если делал большую часть домашней работы, когда она была занята.
«А ты почему еще не спишь? Ты еще бледней, чем я» - огрызнулась Базетт, устраиваясь на диване в его комнате.
«Извини, Мастер? У меня прекрасная кожа!» - опять неудачно пошутил Лансер.
«…»
«Что? Это же была шутка!»
«Сейчас у меня лопнет терпение, Лансер.» - прошипела она в ответ.
«Ну ладно.»
Опять тяжелое молчание. Затем оба вздохнули одновременно. Лансер перепрыгнул через спинку дивана, устраиваясь на противоположном его краю. И снова задумчивый, печальный его вид покоробил Базетт. Ей очень хотелось выбить его из копейщика – хотя если бы она действительно это сделала, вышло бы только хуже. Она склонила голову набок, наблюдая за ним, как любопытный ребенок. И что же он скрывает? Ей всегда нравилась его привычка всегда говорит правду – теперь впервые за все время было ясно, что у него есть какой-то секрет.
«Тебя что-то печалит?» - спросила Базетт неожиданно.
«Немножечко…» - ответил Лансер все еще беззаботно. «Немножечко» – было изрядным преуменьшением.
«О…тогда может…обнять тебя?»
Лансер уставился на нее.
«Что-что?»
«Ну извини, я просто предложила.»
«Ты собиралась обнять меня?» - переспросил он.
«Сказала же, извини. Было глупо…»
«Прямо сейчас?» - настаивал он.
«Ну…да.»
«И ты не ударишь меня, мисси?» - усмехнулся он широко и с энтузиазмом.
«Я начинаю думать над этим.» - угрожающе-ровно ответила она.
«Э, нет, не надо. Ну же…давай, я хочу получить от тебя свою безболезненную обнимашку!» - произнес Лансер, раскрывая обьятия, словно хотел показать ей, как распускается цветок. У Базетт горело лицо – она сама не рада была, что предложила такое – но его руки и впрямь искушали.
И в следующий миг она лежала на нем, да так, что не шевельнуться было.
«Ты меня слишком крепко держишь…»
«Это впервые ты меня обнимаешь, лады? Дай мне понаслаждаться, девочка!»
«Еще пять секунд.» - предупредила она, ощущая, что ее предает температура собственного тела.
Еще двадцать минут спустя – что было престранно для нее – Базетт обнаружила, что засыпает. Может, потому, что ей было тепло и уютно. А Лансер выглядел далеко не сонным – все еще грустный и задумчивый, но бодрствующий. Она пробормотала что-то о попытке не спать. Однако Лансер, когда хотел, умел быть настоящей пиявкой, и отпускать ее не собирался.
«Знаешь…»
«Что?» - пробормотала она, пытаясь открыть глаза.
«Зов Морриган…» - легко, почти весело произнес Лансер. Она не поняла, о чем он. Может, услышал воронов – они, в конце-концов, были птицами Морриган.
«Это мило, Лансер.» - ответ ее был невнятным.
«Не совсем… Она зовет меня.»
«О чем ты?» - Базетт попыталась было встать, но он не разомкнул обьятий.
«Эй, угадай-ка, что?» - он тихо хихикнул.
Базетт выгнула бровь – сонливость ее отогнало его слишком уж странное поведение.
«Что?»
«Люблю тебя, Базетт МакРемитц!»
Рыжая отреагировала мгновенно – лицо ее вспыхнуло, а щеки по цвету едва не сравнялись с волосами. Она попыталась было высвободиться, но Лансер и не подумал ее отпустить. Ее и радовало, и раздражало это. Она уставилась на него – он ответил таким же взглядом, все еще улыбаясь улыбкой невинной, как у ребенка.
«Ты такой…»
«Эй, ну же, скажи мне это. Ты ведь то же самое чувствуешь!» - он засмеялся, но смешок вышел странно пустым.
«Хмпф. Завтра тогда,» - твердо произнесла Базетт.
Лансер замолчал, и лицо его стало меланхоличным – но затем снова прояснилось, и он кивнул.
«Обещаешь?»
«Обещаю.» - улыбку его она нашла заразительной.
«Эй, а давай поедем в Дублин! Я тебе все там покажу!»
«Я бывала там и раньше, Лансер.»
«Нет, не видала ты мира так, как я его вижу. Так что я тебе покажу!»
Базетт улыбнулась, кивая утвердительно. Она снова уже засыпала.
«Это…звучит мило…»
«Как меня зовут?» - неожиданно спросил Лансер.
«Кухулин…» - пробормотала Базетт, и синий Слуга усмехнулся.
«Ты обещала – завтра. Завтра мы поедем в Дублин, и ты скажешь мне, как сильно меня любишь,» - он засмеялся, но смех вышел горьким.
Она не ощутила этого – слишком усталой была. Базетт только кивнула, прежде чем мир ее превратился в темный мир сна и полуночи.
ххх
Мир ее стал холодным – с часа полуночи, и до мгновения, когда она проснулась…
«Лансер…?» - Базетт потерла глаза, приподнимаясь. Ей было очень холодно – он оставил ее, наверное, уже давно.
Костюм ее помялся, но Базетт не обратила на это внимание. Куда же ее беззаботный Пёс подался? Она почти ожидала, что он внезапно откуда-то выпрыгнет, и напугает ее, как однажды сделал. Она почти ожидала, что он будет в кухне, осуждая на ее строгую до скудности диету. Она почти ожидала, что он в саду – поливает умирающие цветы.
Она почти ожидала…
…что он все еще будет здесь.
«Лансер!»
На руке ее не было ни следа. Ни одной печати.
«Лансер! Лансер!»
Никого – только она одна была в этом доме.
«ЛАНСЕР — !»
Тишина.
«Лансер… Кухулин…!»
Завтра…завтра было сегодня. Сегодня был день, когда они собирались пойти к местам, которые он желал показать ей. Сегодня был день, когда она должна была сказать ему несколько простых слов.
Сегодня был день, когда Лансер, Кухулин из Муртемне, возвратился к Трону Героев.
Сегодня был день, когда Базетт Фрага МакРемитц еще раз осталась одна.
Первый был – когда закончилась его история.
Второй – когда он ее покинул.
оставляя ее плакать, и плакать, и плакать о герое, которого она любила.
Конец
Морриган – кельтская богиня войны и смерти
(с) The Promise Tree
Вопросы
читать
«Эй — Мастер!!»
- «Лансер?»
- «Тебя можно спросить?»
- «Если это разумный вопрос – спрашивай. Если собираешься спросить какую-то низкопробную глупость – лучше заткнись.»
- «Жёстко.»
- «Такова реальность, милый.»
- «Авееее….ты назвала меня милым!»
- «Вопрос?!»
- «Чего это ты всегда избегаешь этой темы – я же просто восхитительно привлекательный, и —“»
- «ВОПРОС, ЛАНСЕР!!»
- «Ладно, ладненько! Какие твои предпочтения в мужчинах?»
- «Что?..»
- «К-а-к-и-е т-в-о-и-п р-е-д-п-о-ч-т-е-н-и-я в м-у-ж-ч-и-н-а-х?»
- «Ты считаешь, что я настолько глупа, чтобы мне необходимо было разжевывать?»
- «Да ответь уже на этот чертов вопрос, девчонка!»
- «Скажи-ка, кто из нас двоих Мастер, Лансер?»
- «Ты…»
- «Хорошо. Мои предпочтения в мужчинах…?»
- «Ага!»
- «А зачем тебе…знать это?»
- «Ну само собой, чтобы найти самый лучший способ тебя соблазнить, заняться любовью, и —»
- «Лансер! Я уже за миллиметр к решению надеть перчатки.»
- «Хорошо, хорошо. Просто хотел узнать, чего тебе в парнях нравится.»
- «И как это тебе может помочь – тоже хотел. Ты не меняешься.»
- «Эй, похвали меня хоть за попытку.»
- «Ох…»
- «Нууу —?»
- «Ну что?»
- «Твои предпочтения, черт возьми!»
- «Ну, хм…это не та информация, которой я с тобой поделилась бы.»
- «А что со мной не так? Я же не стану ревновать! Я просто хочу —»
- «…? Лансер?»
- «У тебя кроме меня есть еще парни?»
- «Ч-что это ты несешь?»
- «Так есть?»
- «К-конечно…!»
- «Правда….?»
- «…»
- «Мастер —? МАСТАААА —»
- «Не произноси это ужасное японское искаженное слово.»
- «Хорошо-хорошо. Но ты знаешь, если никого, кроме меня нету, то все в порядке!»
- «Не будь глупым, Лансер.»
- «Ладненько тогда! Назови одного.»
- «Одного что?»
- «Одного парня, который у тебя есть кроме меня, девочка!»
- «…»
- «Ага, значит, других нет, только я один.»
- «Лансер!»
- «Это значит, что ты девственница?»
- «Как вульгарно!»
- «Да все в порядке, Мастер. Не хочешь —»
- «НЕТ!»
- «Ладненько.»
- «Иди займись работой, Лансер.»
- «Тебе 23, и ты до сих пор девственница? Тск. Тск.»
- «Разве я не могу подождать именно того мужчину, который заслуживает…? О, что я говорю…»
- «А мне было 16, когда —»
- «Помолчи, Лансер.»
- «Аойфе была очень хороша, ты знала?»
- «Лансер, это вульгарно! Пожалуйста, перестань.»
- «Так что никого, кроме меня, нет, а ты девственница?»
- «Мы уже с этим разобрались.»
- «Да или нет? Ну же. Не люблю, когда врут.»
- «…Лансер…»
- «Или я не готовлю ужин!»
- «Что?!»
- «Да или нет?»
- «…Да. Все верно.»
- «Аве…ну ладно. 23 года – чудесный возраст, знаешь ли? Полная зрелость, никаких прыщей - хотя у старины Лансера с этим проблем не было – и роскошное тело —, и —»
- «Лансер…пол-миллиметра…!»
- «Ладно, ладненько. Девчонка…»
- «Эй, Мастер?»
- «Что сейчас? Еще что спросишь, чтобы смутить меня?»
- «…хмпф.»
- «Мм. Ладно, спрашивай, Лансер…»
- «А вот теперь нетушки. Ты меня обидела!»
- «…!! Лансер, не смешно же…»
- «О да, и вправду, не смешно!»
- «Спрашивай, что хотел.»
- «Забудь об этом. Я пошел на кухню.»
- «Лансер!... Извини, пожалуйста, и спрашивай, что хочешь, если это тебя порадует.»
- «Аве, ну если ты так просишь —»
- «От твоей скромности дух захватывает.»
- «Ха-ха! Я знаю, знаю.»
- «Это был сарказм, Лансер.»
- «И это знаю. Мой был тоже.»
- «Ну, в чем заключается твой вопрос, Лансер? Я хотела бы поужинать вскоре, если ты не против.»
- «Ты убивца настроения!»
- «Что?»
- «Убивца настроения, убивца настроения!»
- «Прекрати говорить, как ребенок…!»
- «Ладненько.»
- «Вопрос?»
- «А, да, точно…—»
- «Лансер…тебя головой никогда не роняли?»
-«Эй…»
- «Извини, Лансер. По привычке.»
- «Грубить мне? Плохая привычка. Лучше отучись.»
- «Отучусь.»
- «Правда?»
- «Да.»
- «Аве, у меня даже внутри стало тепло и пушисто! Совсем как когда —»
- «Лансер. Клянусь, если будет еще один комментарий, касающийся твоей половой жизни, я совершу убийство. Вопрос?»
- «…»
- «Лансер?»
- «…»
- «Кухулин…?»
- «Ты меня любишь?»
- «…извини, что…?»
- «Ты меня любишь?»
- «Мм…ну…»
- «…Нет, наверное.»
- «Нет, погоди!»
- «Что—?»
- «Ну…да…»
- «Да – что? Снова по моему эго топчешься? И снова. И снова. И снова. И снова!! И —»
- «Нет.»
- «Это не весело, знаешь ли.»
- «Так ты меня любишь? Без заиканий, Мастер.»
- «…да…»
- «Хех! Хорошо.»
- «О…тебе просто хотелось услышать это.»
- «А зачем бы я еще спрашивал?»
- «Иди делай ужин, Лансер.»
- «Еще один вопрос.»
- «Что?»
- «А я могу звать тебя Базетт?»
- «…можешь.»
- «Вот славно, пойдем, Базетт.»
- «Куда пойдем?»
- «На кухню!»
- «А зачем ты меня туда ведешь?»
- «Будешь помогать мне делать ужин.»
- «Что? Лансер! Ты не можешь! Боже, я не могу! Это не мой удел!»
- «Удел-шмудел, пойдем!»
- «ЛАНСЕР!»
- «Да, Базетт?»
- «…»
- «Да?»
- «Не обращай внимания.»
- «Я тоже тебя люблю—! Гляди, я могу делать сердечки руками!»
- «…заткнись и иди в кухню.»
- «Хорошо. Жестокая какая.»
- «Лансер?»
- «Чего?»
- «Я рада, что ты это сказал.»
- «Эй, эй, а какие твои предпочтения в мужчинах?»
- «Я думала, вопросов больше нет.»
- «Это был самый первый, а ты не ответила!»
- «Ты.»
- «Ладненько.»
Конец
Профильный для Арчера клип под мэд. Мне лично - весьма. Конечно, в мешанине красного и черного все порой теряется, но все равно это самое то для него.
Если игнорировать правила английской фонетики -
1. Соул | 14 | (43.75%) | |
2. Соле/Соль | 18 | (56.25%) | |
Всего: | 32 |